Каждый раз, когда я прихожу с этюдником в парк, она присаживается на соседнюю скамеечку.
Каждый раз я предлагаю нарисовать ее портрет, чтобы услышать отказ. Она машет рукой и говорит, что здесь не для этого, и что ее и так уже рисовали слишком многие и с нее хватит. И я почему-то верю, что это не просто кокетство. Даже сейчас, когда ей явно за 60, она удивительно красива. А еще иногда мне кажется, что я уже где-то видел ее лицо. Но не могу вспомнить, где…
Каждый раз я непритворно сожалею, что она так и не передумала, и мы начинаем беседовать. Вернее, она – рассказывать истории, а я – слушать. Она рассказывает о мальчике, который посадил розу на своей одинокой планете, об отважном капитане и его подводной лодке, о маленьком сыщике-бельгийце со смешными усами, о рыцаре, его верном друге и ветряных мельницах… Иногда я не сдерживаюсь, и подхватываю нить ее повествования. А потом называю автора и книгу. Она расстраивается и просит прощения, бормочет, что, конечно, она это рассказывала уже раньше и как она могла забыть, а я пытаюсь объяснить, что ничего страшного, хотя вижу в ее глазах слезы. Старики так часто волнуются по пустякам…
Не знаю, кто она, и почему приходит именно сюда, но мне лучше всего работается именно в этом парке. А случайного собеседника можно и потерпеть. В конце концов, могут же быть недостатки даже у самого идеального места?
Каждый раз я предлагаю нарисовать ее портрет, чтобы услышать отказ. Она машет рукой и говорит, что здесь не для этого, и что ее и так уже рисовали слишком многие и с нее хватит. И я почему-то верю, что это не просто кокетство. Даже сейчас, когда ей явно за 60, она удивительно красива. А еще иногда мне кажется, что я уже где-то видел ее лицо. Но не могу вспомнить, где…
Каждый раз я непритворно сожалею, что она так и не передумала, и мы начинаем беседовать. Вернее, она – рассказывать истории, а я – слушать. Она рассказывает о мальчике, который посадил розу на своей одинокой планете, об отважном капитане и его подводной лодке, о маленьком сыщике-бельгийце со смешными усами, о рыцаре, его верном друге и ветряных мельницах… Иногда я не сдерживаюсь, и подхватываю нить ее повествования. А потом называю автора и книгу. Она расстраивается и просит прощения, бормочет, что, конечно, она это рассказывала уже раньше и как она могла забыть, а я пытаюсь объяснить, что ничего страшного, хотя вижу в ее глазах слезы. Старики так часто волнуются по пустякам…
Не знаю, кто она, и почему приходит именно сюда, но мне лучше всего работается именно в этом парке. А случайного собеседника можно и потерпеть. В конце концов, могут же быть недостатки даже у самого идеального места?